Мстёрский ковчег. Из истории художественной жизни 1920-х годов - Михаил Бирюков

в качестве условия их успешности. Владимир, наряду с Витебском и Оренбургом, фигурирует в лаконичном анализе Сенькина как отрицательный пример, когда такое взаимодействие не было достигнуто…

Обструкция, учиненная Николаю Шешенину на июльском собрании коллегами и учениками, последовавшее вслед за тем постановление Правления владимирского Рабиса о снятии его с работы[517], не привели к увольнению уполномоченного: до октября 1920 года он оставался на своем месте[518]. Это превратилось в настоящий камень преткновения для дела, которое Шешенин призван был развивать.

26 августа подмастерья ВГСХМ провели собрание, на котором оценили положение мастерских как «крайне критическое»[519]. Исполком учащихся в составе Б. Неронского (председатель), С. Садовниковой, А. Сивковой уполномочил просить помощи у Всероссийского центрального исполнительного комитета учащихся при отделе ИЗО НКП (Вцикуча)[520].

Что касается Николая Шешенина, молодой художник, видимо, окончательно потерявшись в обстановке всеобщего скепсиса и неприязни, с трудом себя контролировал. В середине сентября у него случился конфликт с Сергеем Кировым, завершившийся чуть ли не рукопашной. Киров так описывал событие по горячим следам в своем обращении к коллективу ВГСХМ: «Товарищи учащиеся, поведение тов. Шешенина становится невозможным… Сегодня я, желая узнать функции тов. Шешенина по отношению к мастерским, спросил его: „Когда же, тов. Шешенин, кончатся все эти мучения, когда же вы возьметесь за дело мастерских?“ Он мне ответил, что „это не Ваше дело“. Я говорю: „Так скажите, пожалуйста, чье же это дело? Если это дело Ваше, то почему Вы не хотите ничего делать до сих пор?“ Тогда тов. Шешенин начинает кричать мне: „Вон отсюда!“ Я, конечно, сижу и продолжаю свой разговор на вышеозначенную тему. Вдруг тов. Шешенин срывается со стула и с видом разъяренного какого-то допотопного животного бросается на меня и со всей своей исполинской силой начинает меня убаюкивать из стороны в сторону. Ну, думаю, пришел мой последний конец, убьет, порисовать-то не даст. Но кое-как я освободился и начал говорить тов. Шешенину: „Это в художественных мастерских?! Вот как Вы думаете заставить ученика молчать, который идет за правое дело своей родной школы!..“ Но мало тряски, тов. Шешенин берет меня за горло… я вовремя вывернулся. Вырвавшись, я ухожу.

Товарищи учащиеся, это в нашей родной школе! В Свободных художественных мастерских! В храме Искусства и Науки! Неужели мы, красная молодежь советской России, позволим душить себя за горло какому-то деспоту в образе человека?! Неужели мы допустим, чтобы какой-то совершенно некультурный человек разрушил наше начатое святое дело?! Нет, товарищи, этого допустить нельзя. Прочь разгильдяйство, прочь тьму и неведение, окружившие нас! Да здравствует свет! Да здравствует самостоятельность и культура учащихся! Товарищи, прошу не оставить этот случай, передать его дальше, вплоть до самого Центра, чтобы знала наша верховная власть… каких уполномоченных присылает она нам… Постараемся убрать этого человека, мешающего нам приближаться к Заветной цели»[521].

Общее собрание мастерских обсудило инцидент немедленно, 16 сентября[522]. Шешенин сначала отказался в этом участвовать, но затем передумал и явился. Протокол свидетельствует, что уполномоченный вел себя «пренебрежительно и вызывающе»[523]. В частности, обвинил Петра Зиновьева в потакании ученикам и чуть ли не в саботаже. Анна Сивкова возразила на это, что «ученики мастерских не малые дети, а сознательные граждане Республики»[524] и позиция их совершенно самостоятельная. Подмастерья снова предложили сместить Шешенина с должности уполномоченного. Законной альтернативой человеку, который «в течение 8 месяцев дела самого не подвинул ни на шаг»[525], по их мнению, мог быть только Петр Зиновьев. Вынесли резолюцию «обращаться по этому поводу во Вцикуч»[526].

Через неделю очередное общее собрание ВГСХМ ходатайствовало об утверждении П. Г. Зиновьева[527]. Теперь решение обусловливалось не только очевидным для всех кризисом, но и подоспевшим призывом Шешенина на военную службу. Коллектив демонстративно отказался просить о его исключении из списков мобилизованных, хотя обладал таким правом.

Самуил Адливанкин. Портрет художника В. Л. Храковского. 1928. Холст, масло. Государственная Третьяковская галерея, Москва

Отдел ИЗО, просмотревший владимирскую историю, спохватился и поспешил наверстать упущенное. В Москве уже сложилось определенное видение ситуации. Владимир Храковский, срочно командированный во Владимир, должен был еще раз проанализировать ее на месте[528]. При этом в кармане инспектора лежал «рецепт», выписанный для ВГСХМ, — понижение их статуса до положения районной студии[529]. В рамках разбирательства, происходившего 27–29 сентября, снова вернулись к характеристике Шешенина как руководителя мастерских. В акте обследования, составленном в начале октября 1920 года, говорится, что «тов. Шешенин никаких определенных планов, уставов, программы и вообще материалов не имел»[530]. Вопрос о плане и программе занятий в Совете мастерских «не обсуждался совершенно… Вообще, т. Шешенин никаких определенных указаний не давал руководителям мастерских. Благодаря этому руководителям до августа месяца, до момента получения печатных программ, ясно не представлялись свои задачи»[531].

Вместе с тем уполномоченному ставили в вину, что «деятельности руководителей мастерских т. Шешенин оказывал явное противодействие. Шешенин являлся в мастерскую и нарушал ход работы, резко отзываясь о деятельности руководителей в присутствии учеников, а со своей стороны т. Шешенин ясных и понятных указаний не делал… уделял мало внимания пропаганде нового искусства»[532].

В. Л. Храковский был сверстником уполномоченного и, по-видимому, имел о нем представление не из одних только владимирских источников. В это время его коллегой по работе в Испытательно-подготовительном отделении Вхутемаса был Иван Завьялов, однокашник Шешенина по мастерской Малевича. Знал он и Сергея Сенькина. Храковский со всей ответственностью отнесся к владимирской истории. Он не оправдывал Шешенина, но и не уничтожил его под единогласный хор обвинений. Вердикт гласил, что Владимирские мастерские «не соответствуют типу СГХМ» и должны впредь существовать под эгидой губернской секции ИЗО как районная художественная студия.

Владимирские государственные свободные художественные мастерские. Ноябрь 1920. Владимиро-Суздальский музей-заповедник. В центре верхнего ряда, слева направо: И. Павловский (?), П. Захаров, Н. Смирнов; сидят: Н. Шешенин (крайний слева), П. Зиновьев (в центре). Перед ними, вторая слева — Т. Мертешова. Атрибуция автора

Соломоново решение ревизора Наркомпроса можно объяснить только одним: при всей обоснованности претензий в адрес уполномоченного Храковский почувствовал, что немалую роль в конфликте сыграли «трудности перевода». Несомненная вина Шешенина в неудаче ВГСХМ отчасти происходила из беды взаимного непонимания. Неизвестно, что являл собой Николай Шешенин как художник, зато совершенно ясен эстетический профиль его главного оппонента — Петра Зиновьева. Это хорошо обученный живописец, верный традиции реалистического искусства, картины которого не несут и тени сомнения автора в единственности избранного пути. Недаром его любили подмастерья: он надежен,